Лесь Подервянский.

— Хочу, прежде всего, узнать твое мнение об Украине после Майдана. Что-то за почти полтора года, прошедших со времени тех событий, существенно изменилось в стране, на твой взгляд, или нет?

— И да, и нет. С одной стороны, общество познало свою могучую силу. Всем стало ясно, что власть не может обращаться с народом, как с быдлом. Тем более, что и народ понял, что он может власть приструнить, поставить ее на место, которое она заслуживает. С другой стороны, на самом деле, "совок" все-таки еще сильно сидит внутри людей. Можно сковырнуть еще кучу памятников Ленину, но дело не в этом. "Совок" никуда не делся, и еще долго-долго придется его выколупывать. А выколупывать его изнутри гораздо сложнее, чем избавиться от его внешних атрибутов. Но в принципе все, по-моему, идет хорошо. У нас не любят начальство. Быть начальником здесь неблагодарное дело. Мы же прекрасно помним из истории Украины, что даже хороших гетманов вроде Сагайдачного часто не переизбирали. Говно ему на голову. Іди, сучий сину. То есть люди у нас отлично чувствуют гниль, которая начинает зарождаться в начальнике. В отличие от кацапов, которые тем больше любят начальство, чем больше оно их ебет.

— Ты часто повторяешь, что россияне и украинцы — абсолютно разные народы.

— Безусловно. Я не буду углубляться в антропологию, чтобы меня не записали в фашисты, но скажу о главном отличии между нами: они — рабы, а мы — свободные люди. И ничего с этим не сделаешь. Это не переменить никакими социальными реформами, ничем.

— То есть нынешний конфликт между нами был неизбежен?

— Кацапы испытывают ненависть рабов к свободным людям. Это изначально глубокая ненависть. Потому что для них тот, кто не раб, — враг. Иначе у них не получается. Их теперь бесит, что люди, которых они считали своими, только слегка недоделанными, с какой-то смешной "мовой", в какой-то дурковатой одежде, с какими-то идиотскими претензиями, вдруг оказались свободными людьми. И это простить им нельзя. Их нужно уничтожить. Если не физически, то, по крайней мере, их культуру, амбиции, политическую самостоятельность. Такова задача. И тут совершенно не в Путине дело. Он не делает ничего такого, что не нравилось бы этому народу. Российский народ и его президент — едины, как в свое время народ и партия.

— Многих удивляет, что рейтинги Путина растут.

— Вот уж что совершенно не удивляет. И это удивление — большая ошибка, потому что мы якобы отделяем Путина от его народа. А они одинаковы.

— Но есть там и здравые какие-то люди. Андрей Макаревич. Или, например, Борис Гребенщиков, который несколько дней назад со сцены на большом фестивале произнес филиппику в адрес Русской православной церкви, чуть ли не открыто призывающей к войне и рассматривающий свой народ как пушечное мясо.

— Ты знаешь, я все равно им не верю. Русский либерализм всегда лажается на украинском вопросе. Ленин, на самом деле, был мудрым человеком, когда сказал, что русская интеллигенция — это не мозг нации, а говно. В этом я с ним полностью согласен. Подписываюсь под этой фразой.

— У тебя есть версии, как этот сценарий будет дальше развиваться?

— Это будет зависеть в большой степени от нас. От того, как мы будем себя вести в этой ситуации.

— Ты боец в буквальном смысле слова. Много лет занимаешься кунг-фу. Если посмотреть с такой позиции, как должна была бы в нынешних условиях вести себя наша власть?

— Тут возможно несколько вариантов стратегии поведения, но для меня самым разумным представляется полное перекрытие реально существующей границы и экономическая блокада Крыма и оккупированных территорий Донбасса. При этом ни в коем случае нельзя ввязываться в прямые боевые действия. Потому что время, на самом деле, работает на нас. Мы выстоим. Потому что, в конце концов, за нас весь мир.

— Однако в самой Украине такого согласия, кажется, нет. Скажем, нередко слышны радикальные голоса, в частности, из добровольческих батальонов о том, что оружие с востока может быть обращено и внутрь страны. На существующую власть. Ты считаешь такой сценарий возможным?

— Может быть все, что угодно. Я бывал в прифронтовой полосе, видел этих ребят, общался с ними, и даже непонятно иногда, против кого они сильнее озлоблены — против начальства или против кацапов. Так что я поостерегся бы на месте власти. Вести себя так с армией, по меньшей мере, некорректно. Тем более, что есть определенные армейские законы. Армия разлагается в бездействии. Начинается мародерство, пьянство, нарушение дисциплины — и это нормально. Нельзя держать армию в таком состоянии, как сейчас, и требовать от нее, чтобы ничего этого не было. Так не бывает. Это, во-первых. А во-вторых, для укрепления духа нам просто необходимы хоть какие-то маленькие, локальные победы. Хоть где-нибудь. Не только на фронте. В экономике, в дипломатии. Если этого нет, наступает упадок и разложение. И власть должна это понимать. И совершать что-то. Пусть это будут даже не стратегические, но какие-то моральные победы. Они должны быть. Я не понимаю, почему этого не делается. Ведь для этого есть все предпосылки. С таким народом можно до Владивостока дойти. Разумеется, делать этого не надо. Но пора осознать, что ведь там, на востоке Украины, колоссальные люди воюют. Даже в "совке" было видно, насколько советская армия держалась, в основном, на украинцах. Весь средний командный состав — а это костяк армии, все эти сержанты и прапорщики — это были наши земляки. Я помню, у нас в роте был прапорщик Трошкин, так ничего нельзя было найти, был полный развал. Слава Богу, он потом уволился, вместо него пришел прапорщик Доценко, и все сразу стало на свои места — сразу появилось мыло и гуталин.

— Хотел бы вернуться к вопросу о победах. Если говорить о моральных вещах, что все-таки могло бы делать государство, власть, чтобы дух не унывал и не разлагался?

— Главное, чтобы эти победы были. А, кроме того, конечно, должна быть пропаганда. В условиях войны без нее никуда. А пропаганды у нас, на мой взгляд, нет никакой. Все у нас в этой сфере построено на какой-то наивной, детской убежденности, что правда победит ложь. Но так никогда не бывало. Ложь может победить только большая ложь. Надо развеять представление о том, что правда что-то значит. Когда она вообще побеждала? Никогда. Она никому не нужна. Побеждала всегда мифология.

— А что говорится неправильно сегодня?

— Мне видится какая-то общая вялость во всех месседжах власти. В этом есть какая-то беспомощность. И это не есть хорошо.

— Ну, а если бы какие-то более наглядные вещи говорились, к примеру, о борьбе с коррупцией? Хотя бы с разоблачениями взяточников?

— Ну, в этом смысле сейчас что-то уже делается. Я лично возлагаю большие надежды на Михо…Потому что он личность. Он человек азартный. Судя по всему, настоящий спортсмен. У него, по-моему, принимая этот пост, не было никакой другой мотивации, кроме спортивного азарта. Видно, он от этого ловит кайф. И, в общем, это правильно, потому что мы не живем ради какой-то цели. Мы живем ради процесса. И этот процесс, очевидно, доставляет ему удовольствие. Это видно по его роже довольной, когда он начинает распекать прокуроров, к примеру. Хотелось бы, чтобы у него все получилось. Это будет знаковая штука.

— Имеет ли значение то, что Саакашвили грузин? Как ты вообще относишься к тому, что в правительстве сегодня появились иностранцы?

— Да мне совершенно плевать на то, кто занимает посты министров. Главное, чтобы эта кошка ловила мышей, и неважно, какой она масти. Кто это умный сказал?

— Кажется, Дэн Сяопин. Но фраза конфуцианская. Продолжая беседу, хотел узнать о твоем отношении к языковому вопросу. Вот мы разговариваем с тобой по-русски. Кто-то вполне может сказать, что мы не украинцы.

— С русскоязычными людьми у нас получилась странная штука. Путинская схема с ними не сработала. У нас русскоговорящие люди называют себя украинцами и в гробу видели эту Россию. Обломались тут и русская пропаганда, и русская идея. Одновременно, впрочем, и наши националистические правые. Оказалось, что мы странная страна. Здесь можно быть украинцем, не зная ни слова по-украински. И не хотеть быть русским, говоря на этом языке. Это какая-то новая реальность, которую никто не ожидал.

Апостроф